Посёлок Белушья Губа теперь называют одним из форпостов Российского Заполярья

23.03.2019

Изменить размер шрифта

Аэродром в Рогачёво. Только что прибыли с материка на борту летающего «угольщика» Ан-72. Очень надёжная машина. Фото из альбома Олега Химаныча

Что я, родившийся в год создания полигона, мог знать о Новой Земле? Только из школьной географии – малонаселённый архипелаг в Арктике. Но и став старше, что мог узнать, если взрослые старались держать язык за зубами? Как из Северодвинска на полигон везли компоненты самой первой атомной бомбы? Как на Яграх к её взрыву готовили почти десяток опытовых кораблей? Об этом узнал много позднее.

«Закрытые острова»

В соседнем Архангельске о Новой Земле знали и судачили больше – всё же и его пароходство, и гидрография, и метеослужба на Арктику работали и не могли о полигоне не знать. Город догадывался и потому перешёптывался. А в массовом сознании советских людей «закрытые острова» лет тридцать существовали весьма абстрактно, пока Союз не зашатался от горбачёвской перестройки: тут и «разрядка», и политика открытости, от которых затем не только Берлинская стена рухнула.

Блок НАТО у Новой Земли с послевоенных лет дневал-ночевал, а тогда, в конце восьмидесятых, ещё и «Гринпис» на неё нацелился. И пошло-поехало: доклады «Беллуны» с пугающими мегатоннами, непонятные большинству млЗиверты, излучатели с периодом полураспада, микрорентгены в час… На обывателя обрушилась лавина сложной информации, а порой и маловразумительной. Читать, узнавать о бывших государственных секретах людям было и любопытно, и тревожно, и, вероятно, полезно. Однако не скрою, уже тогда во всём крепко ощущался привкус политических страстей.

Поэтому заявления иных деятелей, в частности депутатов Съезда народных депутатов СССР, меня настораживали. Потом наконец объявили мораторий на проведение ядерных испытаний, и новоземельский полигон затих. Численность военных на нём сократили, уменьшилось и в целом зимующее на островах население. А вскоре «общественность страны» вообще потеряла к Новой Земле интерес – уральский прораб Ельцин устроил ей куда более остросюжетный спектакль.

Воздушный вездеход

Первый раз в Белушке я оказался осенью 2009-го, когда отмечали 55 лет Центральному полигону. Четыре года спустя на Новую Землю меня позвал его начальник - полковник Андрей Анатольевич Синицын. К слову, и полетели-то мы с ним на острова на одном самолёте. Синицын, - чтобы продолжать службу, а я - за впечатлениями и материалом для новой книги. Сентябрь клонился к октябрю – для кораблей флотского тыла и военных гидрографов навигацию уже закрывали. Так отчего же не слетать на Новую Землю, если морем путь заказан?

Аэродром Талаги. Ан-72 на стоянке. Ан-72, можно сказать, воздушный вездеход. Он и создавался с прицелом для Арктики - чтоб умел взлетать и садиться на лёд, а также на неровный или размокший грунт. А ещё в его проекте конструкторы сумели прийти к сочетанию мощных моторов, высоких несущих свойств крыла и «вездеходного» шасси. Лётчики и полярники машину хвалят. У самолёта два двигателя, которые вынесены над центропланом - выглядит необычно. Поэтому полярники прозвали Ан-72 «Чебурашкой», а военные НАТО нарекли его – Coaler, то есть – «Угольщик». С чего вдруг – непонятно, ведь самолёты эти, как правило, с белым фюзеляжем, чистенькие.

Самолёт уже загрузили через хвостовую аппарель. Нас позвали на короткий трап, что в носу. По левую руку - кабина лётчиков. По правую - сразу же «салон» – грузовой отсек отделяется от носовой части шторами-занавесками. На всё внутреннее пространство - четыре иллюминатора, причём диаметром как у суповой тарелки. По левому борту от носа в хвост – разметка. Первые шесть-восемь метров - пассажирские кресла, а дальше собственно груз: сетки капусты, ящики помидоров, коробки, тюки, мешки с неизвестным содержимым, скорее всего продуктами, а сверху самый хрупкий груз – ячейки с куриными яйцами. Перед самой аппарелью, что в корме, снова занавески. Имеется БПУ – бортовое погрузочное устройство, такая гидравлическая лебёдка. Аншлаг: «К работе с БПУ допускаются только аттестованные лица»…

Мы расселись, пристегнулись ремнями и сначала слушали, как набирают обороты двигатели. Потом по лёгким учащённым потряхиваниям догадались: самолёт катится, разбегается по полосе, а по толчку откуда-то снизу поняли: мы взлетели и пилоты убрали шасси. А куда летим – не видно. Но знали - летим на север, в Рогачёво, и если без встречного ветра, так это часа два или немногим больше. В соседстве с овощами полетели мы, но не в обиде.

Главная авиагавань

Приземлились в Рогачёво. Это главная воздушная гавань Новой Земли – серьёзный аэродром. Место, выбранное для него, названо в память кондуктора флотских штурманов Г.С. Рогачёва, который работал здесь в 1838-39 годах. И это, так сказать, первое историческое поименование, с которым сталкивается всякий попавший на архипелаг по воздуху.

На борт поднялся наряд из службы режима, чтобы проверить у всех прибывших документы. Так принято – порядки на закрытых островах строгие. Проверили, тогда мы и вышли. Встречающие уже ждали на аэродромной бетонке – подъехали сразу несколько автомашин. Тут же и вездесущие флегматичные полярные собаки. Эти по своей инициативе встречают каждый прибывший борт. На полосе гулял пронизывающий ветер, зябко. Грузовая аппарель Ан-72 коснулась бетонки, и, значит, можно забирать свой багаж.

Всего четырнадцать километров от Рогачёво до Белушки, но какой дороги?! УАЗик катился не по асфальту, по бетонным плитам. На обе стороны – равнина, уже выцветшая, порыжевшая, местами сильно побуревшая. Кое-где зеркальца серой или голубоватой воды – мелкие равнодушные озёра. Тундра стремительно растеряла свой августовский наряд. Виделось далеко - волны сопок на горизонте, низкие облака тянулись над ними, и холмы несмело подсвечивались солнышком.

- В основном птица уже пошла в отлёт, остались самые стойкие, – с некоторым сожалением сказал мой сопровождающий капитан I ранга Алексей Давыденко, но сразу и обнадёжил, - вы ещё их увидите.

Без птиц окрестности были полны покоя или даже безразличия.

Ещё скажу об этой дороге в тундре - с ней связана одна легенда. Впрочем, не совсем легенда, поскольку к фольклору она отношения не имеет, а скорее к обывательским разговорам. Так вот, говорят, что когда стал вопрос о дороге из Белушки в Рогачёво, не знали, по какому маршруту её вести. Если оглядеться - кругом болота.

Местность новая, неизведанная, на тщательные изыскания времени уже и не было, а трасса требовалась срочно. Тогда один смышлёный, а скорее многоопытный специалист якобы предложил проложить дорогу там, где проходила оленья тропа – вряд ли зверь будет стремиться в болотные хляби. Так и сделали. И не прогадали.

Оказалось на нашем пути и место, прозванное пугающе - Долина смерти. На карте его не найти – это местная топонимика. В своё время здесь погибли восемь военнослужащих. Они отправились пешком из Рогачёво в Белушку, как внезапно началась метель (в тундре она, как правило, внезапна). Парням негде было укрыться - они замёрзли, и на новом кладбище Белушки теперь их братская могила.

Не белуга, а белуха…

Подъехали к границе гарнизона. Она означена постом ВАИ: караулка, шлагбаум, дежурный наряд в зелёном камуфляже. Посёлок Белушья Губа, или проще – Белушка. Потому и Белушка, что ласкательно от Белушьей губы. Не Белужьей, как порой приходилось слышать и даже читать, а Белушьей. Белуга – ценная промысловая рыба семейства осетровых, водится на юге. Здесь же белуха – дельфин подотряда зубатых китов. Его промышляли в море охотники, они же и дали заливу такое название, а впервые его нанес на карту Фёдор Петрович Литке ещё в 1823 году.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов высаживался в Белушьей Губе с борта «Георгия Седова». Было это летом 1930 года. «Большими, казённого типа, скучноватыми домами» посёлок промышленников напомнил ему… железнодорожную станцию. Конечно, сегодня нет ничего похожего. Становище охотников и морских промысловиков располагалось на первой же галечной террасе, близ берега, а в пятидесятых посёлок и поднялся выше, и переместился дальше от бухты – к узкому заливу Гаврилова.

С дальней стороны Белушка смотрится хаотично застроенной. Это впечатление исчезает, как только УАЗик вкатывается на улицу Советскую – она считается в посёлке центральной. С ходу узнал я здание штаба, главный причал с недвижным портальным краном. По обе стороны Советской пятиэтажные жилые дома, стены некоторых защищены сайдингом, такие же двух-, и трёхэтажные постройки, жёлтый «куб» главного магазина, светло-бежевый спорткомплекса «Арктика», зёленый корпус местной школы и белый - гарнизонного Дома офицеров, напротив - здание поликлиники и офицерской столовой… Вот, пожалуй, и всё, что мелькнуло за окном «уазика», вернее - почти весь жилой посёлок, если на бегу на него посмотреть. Мы подкатили к «пятёрке» - так называется в Белушке местная гостиница.

По изысканному счёту Белушью Губу чудом не назовёшь. И всё же отдадим должное людям, создавшим в цитадели вечной мерзлоты и почти нескончаемых ветров на пятачке совершенно обнажённой тундры городок гарнизонного типа. В нём более десятка крупных жилых домов, несколько гостиниц, магазинов, кафе и столовых, школа на 560 мест, детские садики, поликлиника, госпиталь, Дом офицеров, спорткомплекс с 25-метровым плавательным бассейном, небольшой православный храм…

Что первым отмечает глаз? Здесь нет деревьев и кустарников, прочих искусственных насаждений городского типа. Нет и газонов с травами и цветами, столь привычными в городах. Нет и асфальта, основным покрытием служат бетонные плиты. А ещё и тротуары из рокадных щитов, скреплённых между собой. На них планки – специально, чтоб пеший не поскользнулся. Нигде более в Арктике таких не видел.

До идиллии, разумеется, далеко: есть заброшенные, разрушенные здания, глаз сразу подмечает неухоженные теплотрассы и полностью разбитые участки дорог, пугающе смотрятся руины и остовы коммуникаций, внушительные свалки металлолома. Однако это неизбежность, и есть в любом поселении на трассе Севморпути. Следов разрушений в Белушке и за её пределами много – и на побережье, и в зыбкой тундре, и на плавных рыжих сопках.

Главной природной воительницей является влага, которая так или иначе попадает в мельчайшие трещинки материала (будь то бетон, кирпич, дерево или металл) и затем начинает своё пагубное дело. Исхлёстанное дождями и ветрами дерево выбеливается за год-два, калёный кирпич, цемент крошатся, рушатся, а металл порой корродирует ещё быстрее. Дом, оставленный без жилого тепла и надзора, арктическая природа терзает с удесятерённой яростью, и даже интенсивная реанимация в виде капитального ремонта становится порой более затратной, нежели строительство нового здания. Наглядный пример – поселковая улица Снежная. От неё фактически осталось лишь название. По правую сторону от дороги – три дома, каждый в три этажа. Не вспомню, кто из офицеров первым упомянул их местечковое прозвище – «Три тополя на Плющихе».

Раньше здесь проживали семьи военнослужащих из подразделений ПВО. Едва их расформировали и людей вывезли с островов, природа тотчас запустила необратимый механизм разрушения. Последнюю квартиру зенитчики освободили в девяносто восьмом, и уже тогда брошенные жилища багровели широкими щербатыми отметинами и зияли пустотой большинства окон.

Спустя пятнадцать лет, осенним серым полднем бродил я вдоль смертельно изувеченных стен Снежной, и под моими шагами то и дело хрустел битый кирпич, кусочки шлака, цемента и стекла. Зрелище оставленного человеком жилья всегда нагоняет тоску. Вероятно оттого, что вид этот сродни разорённым птичьим гнездовьям. А тут ещё дальние бурые сопки, над которыми вяло дымились туманы, вдруг помрачнели и растворились, будто не было их вовсе. Очередной обозлённый заряд ветра со снегом мчался от Карского моря к посёлку, чтобы, ворвавшись, отхлестать его стены.

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк

(Новая Земля – Северодвинск)

"Вечерний Северодвинск", 12-2019

Заголовок в газете: "На дальнем краешке русской земли"

Фото